[/hide]Когда-то какой угодно из нас — озябший, голенький, на ветрах междувременья, будит торчать около Бога на плетеном коврике и ощущать гусиную кожу на обертках души.
Бог будит все точно знать — и про гусиную кожу, и про стыдное, и про мерзости, и про конфуз в восьмом классе, и про козни в институте и про взятку зa перепланировку, и про Лену с курорта, и фальшивую справку в ГАИ, и про то, Кагда мог не подставить, и Кагда мама звонила — трубку не взял…
А ты — не важно, юноша либо дитя — станешь зреть под ноги в бог и думать: «И чё сейчас Всё что ли?»… Один. среди небом и небесами.
И только очень мелкий, очень серенький Ангел, ободранный, перья как из старой подушки, скажет, стесняясь; «Господи, это — мой…»
Подлетит к Богу на плечо и довольно ворожить в Божье ухо под сединой, содрогаться тусклыми крыльями, желать худые лопатки…
Бог нахмурится, вздохнет, погладит ласково Ангела по крылам и скажет твердо:
«Лети, дитя, он — не успел»…
Серый апогей ослушается, бросится вслед, подхватит голенького грешника в последнюю небесную секунду — откровенный на худую ободранную спину …
Бог рассердится…
Простит и заплачет.